ОтчётТакасуги Шинсаку с Гион-Мацури (кросс-пост)

[gion-matsuri]

«Сделать этот серый мир цветным...»
(с) Такасуги Шинсаку, вечно пьяный певец, мастер Ягю Шинкаге, выигравший войну в хане имея 80 людей и войну с правительством с тысячей против ста тысяч. Основатель Кихэйтай. Умер в 28 лет от туберкулёза.

После того, как Накаока-сан, самурай из Тоса, принёс известие о том, что мы с Кацурой вот уже две недели как напрасно ожидаем Сайго Такамори в Шимоносеки, мы, признаться, были весьма обижены, чтобы не сказать оскорблены.
Однако, слухи о готовящемся втором походе на наш хан заставляли наступить на горло собственной гордости и согласиться на предложение Сакамото-сана, ронина из Тоса, выяснить, что же именно заставило Сайго-доно отказаться от первоначально высказанного намерения. Всегда оставался шанс, что причиной срыва переговоров была не попытка оскорбления, а какие-то посторонние причины, которым он не мог противиться. По крайней мере, по словам Накаоки выходило, будто Сайго-доно срочно вызвали в столицу по делам хана Сацума. Что же.
Сакамото-сан выехал вдогонку, обещая всё выяснить, а Кацура решил отправиться следом. Так, на всякий случай — то ли не затягивать время, если возможность переговоров все же представиться, то ли просто выяснить, до чего договорились относительно второй экспедиции на нас. Первая закончилась позорным миром и маленькой локальной гражданской войной, которую я закончил всего пару месяцев назад. Хан Чошу был в наших с Кацурой руках, консерваторы были изгнаны, но равновесие было слишком неустойчивым. Опасаясь того, что консерваторы решат попробовать вернуться к власти пользуясь отсутствием Кацуры в хане, мы решили, что тот отправится в столицу под строжайшим инкогнито и в сопровождении Каваками Генсая, хорошего хитокири, которому я поручил охрану нашего гения. Ну и, разумеется, Икумацу-сан не могла оставить Кацуру одного.
Знать бы тогда, что Кацура решит «поразвлекаться», я бы поехал сам. И наверняка бы на чём-нибудь прокололся, так что, может, оно и к лучшему.
Прошло несколько дней, я тщательно обеспечивал видимость присутствия Кацуры в хане «да, видели недавно, нет, уже ушёл», и тут выяснилось, что один из человек, присутствовавших на памятном собрании, где мы обсуждали отправку Кацуры в Киото, родственник Ито Хиробуми, совсем молодой самурай, куда-то исчез. Недолгие расспросы помогли выяснить, что юноша тоже направился в Кансай – только не в Киото, а в Осаку, где по нашим сведениям сейчас скрывался один из лидеров изгнанных консерваторов, Томори-сан. Похоже, юноше захотелось поиграть в политику не на нашей стороне!
Не осмеливаясь поручать это другим, да и не имея на это лишнего времени, я немедленно сел на корабль и поторопился следом. Позднее оказалось, что торопился я даже слишком: в результате я оказался в столице раньше нашего мятежного друга и едва ли не раньше самого шедшего сушей Кацуры. И потом полночи метался по столице, заглядывая в каждую подворотню и проверяя каждый чайный домик в поисках неуловимого друга. Увы, не нашёл. Однако, мне удалось встретиться с Сакамото-сан, который представил меня хозяйке Терада-я, приятной гостиницы в Фушими, где я и снял комнату на остаток ночи.
Расстроенный тем, что понятия не имею, где и как искать Кацуру или какие-то его следы, я решил немного выпить. Тем более, что сакэ в Терада-я оказалось весьма хорошим... Помянули Икеда-я. После первого же кувшинчика мы с Сакамото-саном заинтересовались доносившимся сквозь стенку разговором: там кто-то собирался посетить заброшенную резиденцию Чошу в поисках якобы обитающего там призрака. Сакэ и впрямь было хорошим, потому что нам с Сакамото-сан внезапно показалось хорошей идеей тоже туда отправиться. И ладно бы, просто побродить по улицам... Завидев отблески фонарей из-за стен, мы крадучись подошли к знакомым стенам и, не обнаружив там призрака, не нашли ничего лучше, чем изобразить его самим. Точнее, Сакамото-сан потом утверждал, что изображал только я, а он лишь подначивал меня, но я-то помню, что и он стучал ножнами по стенам, извлекая странные и тревожные звуки. Дошло даже до того, что я заговорил с посетителями, и, обнаружив кого-то из Сацума, напророчил ему «смерть и гибель». Как оказалось, не зря пророчил... А тогда я выл, обзывался, кидался каким-то мусором и ползал на четвереньках в самых тёмных углах, собирая на себя всю паутину... И денег там потерял, а в темноте не смог найти, жалко. Но сакэ и правда было хорошим. Так что, выждав, пока посетители уберутся, мы с Сакамото-сан вернулись в Терада-я и продолжили пирушку. Я упустил момент, когда к нам присоединился Накаока-сан, но, помнится, пятый кувшинчик мы допивали уже втроем. И я сочинял какую-то Песнь о Дворцовых Воротах, в которой фигурировала строчка «И летели наземь самураи под напором Айзу и меня». Потом, подумав, мы заменили «Айзу» на «Чошу». Стало звучать лучше. Правда, я не помню продолжения, но Сакамото-сан говорил, что потом даже записал это художество, немного откорректировав его в особо опасных местах. Ну, что же, мне не жалко. Тем более, я перед ним немного виноват: откуда-то у нас в комнате оказалась громадная жаба, прыгнувшая на его меч, о чём я и не замедлил известить Сакамото-сан, назвав его, разумеется, настоящим именем. Громко. А за перегородкой сидели Шинсенгуми, хотя мне почему-то казалось, что они ушли после того, как проверили мои бумаги во второй раз.
В самом деле, ну что за люди! Понятно же, что я не по своим документам ездить буду, раз уж я сам могу их выписывать. Кстати, несколько пустых бланков у меня на всякий случай было с собой.
Так что с бумагами у меня всё было в порядке – не считая того, что я забыл в них вставить имя выписавшего их. Ну, бывает. Тогда сакэ тоже ничего так было, когда я это придумывал... А в Терада-я не оказалось нужной туши, чтобы выправить помарку, незамеченную после первых двух проверок. Пришлось написать стих о прекрасной луне, которую я увидел тем вечером и подарить любезной хозяйке, а недочёт в документах удалось исправить много позже.

Словно огонёк
Над огарком свечи
Луна над лесом.

Не помню, когда мы закончили пить, но когда мы выходили из главного зала, Шинсенгуми там ещё сидели, и мне пришлось изображать пьяного в стельку. Кажется, вышло убедительно, и я даже едва не врезался в фонарь, висящий на выходе. Правда, кажется, даже Сакамото-сан не поверил, что это я притворяюсь, а не на самом деле, а зря. А то, что я трижды споткнулся уже на улице, так это просто случайность. От хорошего сакэ я не пьянею, а в Терада-я оно было очень даже ничего.
Ночь прошла беспокойно. Жарко, душно, да и приступ случился за час до рассвета, и я потом не сразу уснул... Оказалось, мой кашель разбудил не только меня, и на следующий день меня пригласили к доктору Мацумото, проживавшему в соседнем номере. На тот момент я уже знал, что знаменитый Мацумото-сенсей находится в столице, но – инкогнито и не желая афишировать своё присутствие. И я решил не тревожить сенсея своими проблемами, раз уж он не желал ненужных забот, но если он приглашал сам... Дело в том, что моя болезнь, по словам тех врачей, что осматривали меня прежде, неизлечима, но я слышал, что у гайдзинов может найтись лекарство, а доктор Мацумото работал именно по западным методикам, и я возлагал на него определённые надежды. Как оказалось, зря. Добрый доктор поприкладывал ко мне какой-то кружок на шнурке, послушал дыхание и, изменившись в лице, признался, что помочь мне не сможет, хотя надеялся, что... Я спросил, сколько он мне даст. Один-два года. Ну, что же, достаточно, чтобы выиграть войну за хан, если только Кацуре удастся снабдить меня оружием вовремя. Поблагодарив доктора и попросив его не переживать понапрасну, я поспешил поторопиться. Боялся потерять лицо — ведь, когда мелькнувшая надежда рассыпается на такие мелкие осколки, бывает сложно себя не выдать. Кажется, потом я опять выпил. Тогда мы уже встретились с Кацурой, и вместе с ним и Сакамото-саном сидели у меня в комнате в Терада-я, а сакэ там всегда было хорошим...
И весь город уже знал о визите Кацуры, объявления висели на каждом столбе. Некоторые даже надписанные самим Кацурой... «Удачи в поисках», кажется.
А потом Шинсенгуми принялись доставлять неприятности, и мне стало не до печальных мыслей. Задержали Каваками, Кацуре удалось избежать ареста, но он снова скрывался. Не успел освободиться Каваками (к моему удивлению, при помощи Тоса!), как попался Сакамото. И это не считая тех случаев, когда мы разминались с ними на волосок, как тогда, когда Шинсенгуми вошли с обыском в оки-я Хана-я, где Икумацу-сан скрывалась под чужим именем и где мы с Каваками и Сакамото-саном обсуждали какие-то новости. Сакамото задержали, а я успел сбежать через чёрный ход, босиком, оставив обувь при входе в оки-я (в оправданной надежде, что Шинсенгуми не умеют считать) и припрятав лишнюю чашку под какую-то ширму. А ведь я всего лишь пытался договориться с Икумацу-сан о небольшой вечерней встрече, раз уж Кацура-сан любезно разрешил воспользоваться её услугами... Ах, видно, не судьба! Каждый раз что-то было на пути, и встречи так и не вышло.
Когда задержали Каваками — и начали пытать, как я слышал! – я бросился искать встречи с тем самым генералом из Сацума, в которого давеча швырялся черепицей. По некоторым сведениям, его весьма беспокоила судьба Каваками. По некоторым другим сведениям, он мог быть членом Тенчу, и эта заинтересованность становилась понятна. Понадеявшись на его поддержку, я написал письмо с просьбой о встрече, но узнал, что Каваками освободили раньше, чем она состоялась. Кажется, обошлось и без моих просьб. Однако, Каваками почему-то оказался у Тоса под надзором, и я не мог до него добраться, так что, придя на встречу, я всё же расспросил о нём Кирино-доно. Сведения были скупы, но позволяли надеяться на то, что Каваками не пленник, а лишь гость. Это успокаивало.
Примерно в это время до меня дошли сведения о готовящемся покушении на Сайго Такамори. Учитывая, что мы уже знали, что он согласен на новые переговоры, я посчитал нужным обеспечить его безопасность. Каваками был предупреждён, что Сайго нам нужен живым и даже пытался получить задание от Такечи-доно убить его с тем, чтобы иметь возможность ходить следом и охранять. Но всё затягивалось, а Сайго-доно ходил по Киото один, без охраны и даже без оружия... Я осмелился подойти к нему сам и шепнуть про покушение. Он усмехнулся, заметил, что я уже четвёртый, кто говорит ему о безопасности и показал пистолет. Что же. Я был удовлетворён и откланялся.
После попался Сакамото-сан. К тому времени он уже успел договориться о встрече с Сайго-доно, я знал место и время и, в принципе, в нём больше не нуждался. Однако, Сакамото-сан всё же был неплохим собутыльником, и надо было проверить, нет ли возможности его освободить, не атакуя тюрьму в лоб. Казармы Шинсенгуми располагались в храме Нишихонган-джи, и я сделал вид, что иду в храм, сам поглядывая на темницу. Сакамото действительно был внутри, но не производил впечатление человека, страдающего от пыток. В храме же оказались Такечи-доно с Каваками. Я не мог заговорить с Каваками при его новом «покровителе» и ограничился коротким взглядом. В конце концов, он был жив и при оружии. Побыв немного в храме, они ушли, а я застрял. За то короткое время, что я говорил с настоятелем относительно возможности переговорить с Сакамото, Шинсенгуми поймали новых «подозрительных личностей». Очень знакомых личностей – в последний раз я их видел, принимая капитуляцию Хаги. А предпоследний – когда эти черти засунули меня на два года в тюрьму. В общем, во всех отношениях приятный мне Томори-сан с телохранителем сидели боком ко мне и пока — кажется — не заметили. А двери храма были распахнуты настежь. Я отполз в самый дальний угол и говорил с настоятелем уже оттуда.
Беседа приняла неожиданный оборот – я спрашивал почтенного отца, как должен вести себя настоящий буддист. Конечно, я даже принимал постриг пару лет назад, но никогда не причислял себя к особо верующим. Просто в тот момент это казалось удобным... Итак, мне хотелось знать, как должен повести себя хороший буддист в ситуации, где если выдаст он — выдадут его, а если выдадут его — выдаст он. Действовать первым? Бежать — но куда? Настоятель ответил, что хороший буддист не станет причинять вреда другим и, следовательно, выдавать их не должен. И даже согласился проводить меня до выхода из казарм, отвлекая внимание и заслоняя фигуру и лицо. После того, как один раз кто-то из Шинсена уже прошёл в шаге от меня за храмовой книгой, пока я тщательно изображал медитацию, мне не хотелось испытывать судьбу вторично.
За Сакамото в итоге поручился Сайго-доно, припомнив, что именно с ним они накануне распивали ведро сакэ. Ведро, подумать только! Я же говорил, что Сакамото — отличный собутыльник!
А генерала Кирино убили. Я ожидал этого и даже думал, не предупредить ли его и не помочь ли в побеге, но потом решил не портить отношения с Сайго-доно, который пока был нужен Кацуре. Вообще, удивительно, как при таком характере и такой охране Сайго-доно прожил так долго. Одно то, что он решил биться с Кирино-доно лично, вместо того, чтобы просто его казнить или хотя бы приказать кому-то из подчинённых... А после поединка, когда оба воина лежали в траве, не в силах подняться из-за ран, никто даже не дёрнулся, ни когда я подошёл вплотную к Сайго-доно, чтобы обмахнуть его веером, ни когда я, подобрав его меч, присоединился к процессии... Реши я его убить, мне бы хватило одного удара, но мои намерения были прямо противоположными и, раз его люди оказались столь мало бдительны, я следил за этим сам. Для договора в случае чего с нашей стороны хватило бы и присутствия одного Кацуры, а вот без Сайго-доно всё бы непозволительно затянулось. Ведь ехать торговать рисом за оружие в Шанхай — это просто смешно! Да и времени мало.
В результате, пока Сайго-доно отпаивали и перевязывали в Терада-я, я забежал к себе в комнату, нашёл там Кацуру, похвастался мечом Сайго Такамори и пошёл возвращать оружие хозяину. Пожалуй, надо было напроситься и на пару рюмочек, но к сожалению мои мысли были заняты чем-то другим.
Чуть позже, не дождавшись Сакамото, который опаздывал, мне пришлось самому отозвать Сайго-доно и пригласить его в чайный домик по соседству. Сперва говоря от имени «пославшего меня человека», в конце разговора я допустил оговорку из которой можно было легко заключить, что я из Мори. Кажется, это его убедило остаться в предоставленной нам комнате и дождаться Кацуру. А потом и Сакамото появился, и мы уже вчетвером обсуждали открывающиеся возможности. И договор был заключён! Написанный в двух экземплярах и подписанный всеми присутствующими. Наш экземпляр Кацура вручил мне и, как оказалось, правильно сделал — не прошло и часа, как его арестовали. По рассказам, Шинсенгуми ворвались в гостиницу через оба входа и, ничего не объясняя, рубанули его. После чего доставили, связанного, в казармы.
Меня в то время нигде поблизости не было — и оно к лучшему, иначе бы мы не избежали более серьёзной драки, и кто знает, чем бы она кончилась. Но я в это время носился по Киото в поисках Каваками. Дело в том, что какой-то шинсеновец только что подошел к Сакамото и признался, что зарубил Каваками «по личным мотивам», и теперь его ожидает сэппуку, и если бы ему могли написать рекомендательное письмо... Я же решил, что не поверю в смерть Каваками, если только не увижу тело, и побежал его искать. В резиденции Тоса нашлись его следы, и в конце концов Такечи-доно подтвердил, что Каваками у них, но раненый и не в состоянии общаться с кем бы то ни было. Впрочем, когда я сам отдал меч, меня согласились проводить к нему в комнату. Наш герой нашелся, живой, но не здоровый, и только извинялся, пока я подбирал выражения, чтобы его отчитать за такую халатность. Или, может, не подбирал? Не помню, признаться, но видеть эту бестолочь был очень рад. Если бы не очередной приступ сваливший меня прямо ему под ноги, всё было бы вообще отлично, но, впрочем, сойдёт и так. Проявления слабости располагают людей — и в клане Тоса ко мне отнеслись с большей благосклонностью после того, как я принял из их рук воду, запивая кашель. Господин Такечи даже не стал настаивать, когда я отказался назвать ему свой клан, хотя наверняка сделал правильные выводы.
Вернувшись в Терада-я, я не застал там ни Сакамото-сан, ни его протеже из Шинсена, зато там сидел один из их капитанов, Окита Соджи. Я всё ещё чувствовал себя не очень хорошо и решил срезать угол: написал записку и сунул ему в рукав. О том, что их человек, якобы убивший по личным мотивам, на самом деле не убивал, и, следовательно, наказанию не подлежит. Окита-сан прочитал и, не говоря ни слова, вышел из гостиницы.
А потом я узнал, что Кацура арестован.
Вскоре после этого и начался тот дождь, который затопил половину Киото и даже смыл несколько строений.
Но дождь или нет, а Кацуру так оставлять было нельзя. Я сидел в Терада-я, пил сакэ и пытался понять, что мне теперь делать, когда мой взгляд упал на всё тех же Шинсенгуми. Да, кого только ни загнал этот ливень под крышу! Увидев знакомого, я встал и, подойдя к капитану первого отряда, отозвал его в соседний опустевший зал.
Наверное, я никогда не говорил таких длинных и прочувствованных речей. Я напоминал об услуге, оказанной их человеку, объяснял политические подоплёки выдвинутых против Кацуры обвинений, напоминал об их старом знакомстве... В этот момент Окита-сан показался весьма расстроенным и со скрытой обидой в голосе заметил, что Кацура его не узнал. Он даже назвался, а тот его всё равно не узнал. Я удивился — ведь не раз слышал о старых знакомых Кацуры и «неузнавание» могло быть лишь попыткой удержать лицо. Так я и объяснил юноше, а тот принялся расспрашивать меня, что же именно говорил о нём Кацура. Я сумел припомнить две-три фразы, но этого, кажется, хватило, чтобы восстановить доброе имя моего друга. Но этого всё равно было мало — и тогда я предложил обмен. В самом деле, не всё ли равно, кого из Чошу они вручат властям? А ведь я могу указать на троих. Тех самых, которых я пообещал не выдавать настоятелю Нишихонган-джи и родственника Ито. Не слишком большая цена за свободу Кацуры — трое врагов и одна совесть. Окита-сан попросил 20 минут подумать и убежал в казармы, а я остался ждать его возвращения с подкреплением. Документ, подтверждающий союз с Сацума, я передал хозяйке Терада-я и, если бы меня поймали, договор всё равно попал бы к князю Мори.
Через четверть часа Окита-сан бегом ворвался в гостиницу — один — и, задыхаясь, упал. Сквозь кашель мне удалось различить лишь одно слово: «Сбежал!», но этого было достаточно. А юноша передо мной между тем так знакомо кашлял кровью... Я крикнул чаю и, достав из рукава лекарство, принялся его отпаивать. Судя по всему, я угадал правильно и, когда Окита-сан попытался выйти (едва держась на ногах), остановил его словами, что уж меня-то ему стесняться незачем, я и сам такой же. Это подействовало. Допив чай мы вышли из гостиницы, и я ещё проводил его немного, прежде чем он сказал, что не хочет, чтобы нас видели вместе.
А я отправился к Сацума — ведь на месте Кацуры я бы пошёл прятаться именно туда, где меня не найдёт ни один патруль. В первую очередь потому, что не будет искать. Угадал. Высказал всё, что я о нём думаю и просил больше так не делать. И ещё известил, что завтра же мы уезжаем из Киото — это было одним из условий договора с Окитой. Кажется, Кацура-сан в кои-то веки был со мной согласен и насчет собственной безопасности со мною не спорил.
Тем временем Сайго-доно стал собираться на встречу с нашими дорогими консервативными собратьями, и я решил проводить его до места встречи. Заодно по пути мы обсудили политическую обстановку у нас в хане и пришли к общему мнению, что союз с консерваторами ему не выгоден. Зато вот если потянуть время и пригласить на следующую встречу Шинсенгуми... Да, я честно выполнял свою часть условия. Излишне честно даже, словно боялся, что моё предательство окажется напрасным.
«Может, я глупец, но не предатель!» - это мне сказал тот самый родственник Ито, за которым я бросился в Киото. Я встретил его уже ночью в таверне и пытался прогнать из Киото из уважения к Ито Хиробуми. Не вышло. Мальчик наслушался сладких речей, а я не мог ему сказать, в чём же дело. Что же. Пусть. Сакэ в Терада-я всё ещё оставалось отличным. Жаль, не от всего помогало. Помню, в ту ночь я что-то обсуждал с Кацурой в резиденции Сацума, а потом уже сидел с Сакамото в Терада-я, а потом чайный мастер, оказавшийся девушкой, которую я помнил ребёнком, призналась мне в любви, и я, позабыв про меч, никому не сказав ни слова, бросился её догонять на улицу. Мне? В любви? Мне? Шутка, право! Любовь — это для таких, как Кацура, или Сакамото, или Накаока-сан (а ведь он завтра женится), а у меня — один-два года и война, которую надо выиграть для Кацуры. Меня никогда не любили девушки. Я всегда завидовал другим и знал, что это не для меня. Но она сказала, что... Мы говорили почти до рассвета, я пил сакэ, и чай, и снова сакэ, теребил веер и пытался объяснить ей, что не могу. Не должен. Не выйдет.
Я испугался, да.
Но возвращаться в Терада-я всё-таки пришлось, и там я добавил их чудного сакэ. Помнится, подпевал что-то у Шимазу потом... Или это было раньше? Она говорила, ей нравились мои песни, а какой из меня теперь певец? Закашливаюсь на первом же куплете, если только это не пьяные частушки про Айзу, а они не для женского слуха.
Утро встретило головной болью и звуками тренировки из казарм Шинсенгуми. Конечно, резиденция Сацума к ним куда ближе, чем Терада-я. Мы стали собираться, и тут Кацуру осенило — он ведь так и не передал Икумацу-сан, что жив и свободен. Пришлось мне выходить в город, заодно и забрал договор у хозяйки Терада-я, поблагодарил её, отправил письмом к лорду Мори, неожиданно стал свидетелем появления лорда Яманоучи Йодо и уже собирался обратно к Сацума, когда кашель свалил меня прямо посреди дороги. А навстречу уже шли Шинсенгуми, едва ли не всем отрядом. По крайней мере, голубые хаори так и мелькали в глазах. Я понял, что это, кажется, всё и безнадёжно попытался перевалиться через бревно, о которое опирался.
Пришёл я в себя, лёжа на коленях у капитана первого отряда, и он поил меня отваром женьшеня, найденным в моём же рукаве. Который я, между прочим, собирался подарить ему на прощание. Остальные куда-то ушли — больной человек не вызывал их опасений — но с какой же укоризной Окита-сан сказал мне, что я обещал ему покинуть город ещё утром... Я отговорился болезнью и заверил его, что мне осталось лишь добраться до Кацуры (нет, я не могу сказать, где он) и мы уйдём. Он любезно согласился подождать ещё немного. Посещение свадьбы Накаока-сана в это «немного» явно не входило, равно как и попытка договориться с лордом Яманоучи, увы. Но уговор есть уговор.
А ещё Окита-сан обзавёлся каким-то диким красным цветом глаз и сказал, что ночью произошло нечно странное, но он, кажется, излечился от своей болезни. Что ж, значит, мой подарок оказался бы напрасным, и я не стал о нём упоминать. Только вот способ, которым он это сделал... Какие-то потусторонние силы вмешались в его судьбу, не иначе, и погиб человек. Явно не мой способ, особенно после того, как я уже заплатил тремя. Хотя сложно было не позавидовать бывшему собрату по несчастью.
Я поздравил Окита-сан и уже встал, собираясь с силами — и тут увидел, что со стороны города к нам идут господин Томори с телохранителем. Указав на них Оките, я сам, ещё не в состоянии поднять меча, поспешил в обратную сторону. Или я просто не хотел смотреть им в глаза? Но, когда мне навстречу появились Шинсенгуми, я сам их подозвал и крикнул, что их капитану нужно подкрепление... там, двое в чёрном... Голубые хаори замелькали с двух сторон, а я поспешил подальше. Потом я видел, как их вели в направлении казарм. Позднее я узнал, что они действительно попали в тюрьму. Договор был выполнен.
Мы с Кацурой покинули город, на заставе встретились с Каваками — лорд Яманоучи был столь любезен, что не казнил чужака их Чошу, а только выгнал из города – и стали дожидаться Икумацу-сан. А потом мы вдвоём пытались вправить мозги этим двум недоумкам. Оказывается, Кацура с утра успел, воспользовавшись отсутствием солдат в казармах, проникнуть туда за своим хаори. И ладно бы только одёжку забрал, но ведь он же и записку им оставил, полную насмешек! Хотя то, что он написал-таки с заставы Оките, я счел правильным. В конце концов, без помощи капитана всё могло бы быть намного сложнее.
Перед тем, как мы покинули заставу, госпожа Кимура прислала мне ещё несколько порошков. Жаль, что я не смог поблагодарить её лично. А, может, и к лучшему. Меня ещё ждёт война и стотысячное войско сёгуната.